Поддержать канал:
Сбербанк 5228 6005 6306 6390
номер телефона 8-952-146-33-09 Евгений
QIWI кошелек https://qiwi.com/n/EUGENESTAFEEV
Яндекс. Деньги https://yoomoney.ru/to/410014466241145
М60 48703 002
Проигрыватель Audio-technica AT-LP120 - USB, головка AT-VM95ML, звуковая карта Zoom R16, камера FujiFilm X-A7 00:00
Трек-лист:
Сторона 1
А1 Большой Каретный - 03:20
А2 У меня гитара есть - 05:29
А3 Дайте собакам мяса - 07:52
А4 А люди всё роптали и роптали - 09:33
А5 В Ленинграде-городе, у Пяти углов - 10:55
А6 Гололёд на земле, гололёд - 11:42
А7 Камнем грусть висит на мне - 13:15
А8 Лежит камень в степи - 14:52
А9 Жил-был добрый дурачина-простофиля - 16:01
А10 Так оно и есть: словно - встарь - 19:29
А11 Я верю в друзей - 22:02
Сторона 2
В1 В тот вечер я... - 24:26
В2 Копи! - 27:25
В3 Эй, шофер, вези в Бутырский хутор - 30:33
В4 Я однажды гулял по столице - 31:54
В5 Сегодня я с большой охотою - 34:24
В6 В наш тесный круг не каждый попадал - 36:08
В7 Я любил и женщин и проказы - 38:31
В8 За меня невеста отрыдает честно - 40:18
В9 Ты уехала на короткий срок - 42:56
В10 Все срока уже закончены - 44:32
В11 Всего лишь час дают на артобстрел - 46:54
Музыка и слова В. Высоцкого.
Владимир Высоцкий - пение, гитара.
Составители серии: В. Абдулов, И. Шевцов.
Фонограммы из коллекции К. Мустафиди. Запись 1977 года.
Реставратор Т. Павлова
Редактор В. Рыжиков
Художественное оформление А. Рыбакова
Фото В. Плотникова и А. Стернина
"МЕЛОДИЯ", 1989
В пластинки 7 и 8 включены песни, никогда (или почти никогда) не исполнявшиеся автором в публичных концертах. Но, кроме публичных выступлений, у В. Высоцкого была счастливая возможность петь в кругу друзей, знакомых, а часто и малознакомых людей. Независимо от состава и количества слушателей степень самоотдачи, профессиональный уровень и артистизм Высоцкого превращали эти «домашние концерты» в событие не менее, а иногда и более значительное, чем публичные выступления. Исходя из этих соображений, мы собрали фрагменты таких концертов на нескольких последующих дисках серии.
От составителей.
***
«Но песня песнью всё пребудет,— писал Блок,— в толпе всё кто-нибудь поёт...» И дальше: «Вот голову певца на блюде царю певица подаёт...»
Моя мать, теперь уже покойная, простая русская женщина, коренная москвичка, еще когда жили мы все в одной комнате и набивались молодой своей компанией в эту комнату «погудеть», посидеть с девчонками или одни, и это еще даже не называлось тогда «завалиться на хату»,— просто мы все любили друг друга, не могли расстаться, дружили упоительной, почти мальчишеской еще дружбой,— так вот, моя мать, Тарасовна, как мы все её звали, сразу его выделила. Отметила, хотя все мы каждый в особь, талантливые и острые, показавшие свои первые зубы и уже получившие по этим зубам,— а он-то был, помоложе, считай, па цан. ему еще надо было заявиться. Впрочем, нет, его приняли сразу, но у него, при его всегдашней скрытой деликатности и тонкости, был даже некоторый вметет перед иными из нас, кто уже «держал банк». Так вот, мать его выделила и приняла сразу, услышала, поняла. Он таким, как она, безмужним, работящим, выволокшим на плечах войну и детей, настоявшимся с барахлом по рынкам, не гулявшим с майорами за чулки и тушенку — им и в подушку-то пореветь не было сил,— а вокруг все больше вскипала, побулькивала, чтобы кипеть потом ключом, мачеха-ложь, требовала восторга, требовала «выглядеть», шагать парадно со звонкой песней и барабаном, как научены они были комсомолом тридцатых годов и своею «Синею блузой»: «Мы синеблузники, мы профсоюзники, мы вся советская братва...» — вот таким он попадал, ударял сразу в самое сердце. Мы свет выключали, сидели в обнимку по углам, уходили на кухню, на лестницу,— вижу его с гитарой сидящим у матери в ногах, он поет, она слушает, бра на стенке горит — лампа, обернутая газетой. Мать то носом зашмыгает, прослезится над «жалостной песней», то захохочет и попросит повторить: «Как! Как!». И он опять споет, и раз, и два — пожалуйста: «Она ж хрипит, она же грязная, и глаз подбит, и ноги разные, всегда одета, как уборщица.— А мне плевать, мне очень хочется».
Трагедия его смерти окрасила теперь все по-иному, личность переходит с годами в образ, легенда лепит этот образ не совсем таким, каким были личность, творчество художника, лирический его герой или тем более роли, сыгранные в кино и театре, соединяются, напластовываются,— выходит новый, строгий, трагический, «поздний» Высоцкий. А ведь был он — сама веселость и легкость. Высоцкий был весел и лёгок. московской особой легкостью, повадкой, манерой, юмором, все умел, ничего не боялся: идти, прыгнуть, догнать, отшить, сказать, врезать — хоть словом, хоть как. И все равно быть веселым, не злым, не подлым — и в драке, и в песне, и в подлестничной и в чердачной любви можно все равно быть благородным и сволочью, и всем это видно, и все это знают. А уж в своем-то дворе, в своей компании и подавно.
Продолжение аннотации в закрепленном комментарии...